Наталья захарцева ты море

Резная Свирель запись закреплена

Она говорила: «Я море, я море, мама.
Солёная кровь моя, губы мои — кораллы.
Я стану русалкой, чтоб петь морякам о скалах,
и пусть эта песня звучит для волны как «amen».
И значит, несчастье поссорится с моряками.
Я море, я самое глупое море, мама».

А мама, смеясь, отвечала:
«Да нет, ты город.
Глаза твои — окна, распахнутые от ветра.
Но если ты хочешь, мы можем купить креветок,
уснувшую рыбу и можем поехать в горы.
Какое ты всё-таки счастье, какое горе.
Ты город, но кажется, лучший на свете город».

И мама вела в магазин, покупала пикшу, лимон, базилик и ещё непонятных специй.
И мама велела не ныть и тепло одеться.
Вокруг мамы плавали люди, никто не слышал,
как солнечным дождиком море лупило в крышу.
Хранители маяков поднимались выше,
на дно, на глубокое дно опускалось сердце.

Потом загорались фонарики, как брусники, как кислые, но витаминные аскорбинки.
И все отправлялись в кровати и крепко спали. А море стальными барашками закипало.
Над маревной бездной парил треугольный парус,
И чайки кричали пронзительно белым криком.

***
А он говорил: «Я, мама, песок и камни, я древний янтарь или дырка в курином боге.
Внутри — слишком много всего, а меня немного.
Внутри меня — бури, атоллы и осьминоги.
Их можно почувствовать, жаль, что нельзя потрогать,
но я ощущаю их кожей и позвонками.

А мама, шутя, отвечала: «Ты поле, мальчик,
Ты поле, в котором построили мегаполис.
Глаза твои — стрелы, направленные на полюс.
А льдам от пылающих стрел ну какая польза.
Иди-ка ты лучше поешь, накормлю горячим.
Ты поле, бетонное сильное поле, мальчик.

И мама вела в магазин, покупала кеды, красивые кеды, чтоб было удобно бегать.
А где-то касаток выбрасывало на берег.
Рычали бенгальские тигры, качались перья.
Росли абрикос и инжир, алыча и персик.
И юнги кадрили девчонок в смешных беретах.

А ночь командиром полка приводила войско
солдатиков звёздных, плененных, остроконечных.
И эта война не могла продолжаться вечно.
Из трубки пират с попугаем пускал колечки.
Спасительно Эльмы на мачтах палили свечки,
на палубы капая лунным шипящим воском.

***
Двоим суждено было встретиться на вокзале.
Иначе никак, но подробностей я не знаю.
Она — неспокойное море, он — мягкий камень.
Любовь оказалась безудержной, как цунами.
И вряд ли об этом рассказывал кто-то маме.
А может, рассказывал. Я бы не рассказала.

И стала их жизнь разноцветной, как кубик-рубик.
И дали им моря.
«Люблю», — уверяет море.
«Люблю», — шелестит им песок, от приливов мокрый.
«Люблю», — камень тычется в ногу округлой мордой.
«Люблю», — так они говорят, потому что любят.

Источник

Магдалина

Её звали Мария. Она завивала косы.
Я лежал на пути, на дороге, когда с базара
Она шла и несла душистые абрикосы,
И такими смотрели прохожие вслед глазами,

Что могли бы наняться к Иуде учениками.
Впрочем, люди как люди. Безгрешные, не иначе.
Вы когда-нибудь видели, как могут плакать камни?
Если нет, из чего тогда строили стену плача?

Башня рыб — Магдала; — после лова сушила снасти.
Её звали Марией. Распутницей. Магдалиной.
Наливала масло в кувшины из алебастра.
И зрачки ее были, как косточки из оливок.

А меня убирали за пазуху и на сердце.
Мне на сердце было удобней. По крайней мере,
Был уверен — отсюда мне никуда не деться,
Пока, словно круги по воде, расходилась вера.

Галилейское море. Мощеных дорог каналы,
Под горбатыми сводами крипты стихали хрипы.
У Петра, как обычно, одна мелюзга клевала.
Кто-то снова ходил по волне и тревожил рыбу.

Стены белые. Солнце. Мир тёк молоком и медом.
Фарисеи и мытари плыли по пы;ли в Пейсах.
Ей повесили камень на шею позором рода
И вину. А вина здесь по-прежнему хоть залейся.

Одержимая бесами, бедами. В синагоге
Отпевали грехи, прикрывая в экстазе веки.
Я запомнил её следы. Она шла за богом,
Потому что в нём она видела человека

Со своими слезами, сомненьями и бессильем,
Под холстиной — живое тело, запястья целы,
Не пророка, не проповедника, не мессию.
Если камнем прицельно в висок, то хотя б за дело.

Голова не обрита. Сплетенные сети цепко
Всё держали, тряслись на ветру бородой раввина.
Убежала. В скрижалях фундамента старой церкви
Я — тот камень, не долетевший до Магдалины.

Её звали Марией. Джульеттой. Кончитой. Анной.
Этих странных женщин, идущих, зовущих, ждущих.
Вы когда-нибудь знали, что их могут помнить камни?
Если нет, из чего тогда сложены ваши души?

Источник

Тонконогая тень

Моя тонконогая тень — как бобовый стебель,
От Джека к большим великанам сбегает в небо,
От кончиков пальцев в петле
Завихряя твердь.
А сверху будет смотреть на тебя и думать:
«Ну что же, мой мальчик, меня можно просто сдунуть,
А как быть земле,
Если ты перестанешь греть?»

А самый красивый корабль построит не столяр,
А тот, кто однажды впервые увидит море,
И за борт усталость,
И юнгой нанять пассат.
Приливной волной читалось: «Мой милый странник,
Свои горизонты ты можешь менять, как слайды,
Но чем станет парус
Без ветра в твоих глазах?»

В уключинах солнца вёсла — кленова лопасть,
Синоптики обещали — не быть потопам,
Летящими низко стрижами пройдут дожди,
Упавшими этажами,
А ты как кнопка,
Которой починен мой сломанный птичий компас,
Когда размагнитило звёзды в моей груди.

И утро весны — как новость с пометкой «срочно»,
Оставишь мне сны антрацитовым многоточьем,
Когда соберет отару своих ягнят
Небесный пастух в лазоревых океанах,
А что будут делать с сетями ловцы туманов,
Когда соберется вся влага внутри меня?

Я нежность свою завариваю повторно
Китайским зеленым чаем, лимонной коркой,
И тонет в ней плоский
Материковый мир.
А чем соблазнит гортанный базар востока,
Когда твой вкус мне еще обжигает горло —
Кайенский перец, паприка и имбирь?

К тебе у меня не любовь, это слишком просто.
Она до обносков истрепана на подмостках,
До сине-зеленых чертей
И больной тоски.
К тебе у меня — одно золотое солнце,
Лохматый ветер, скулящий в трубе по-пёсьи,
И я без тебя не буду писать стихи.

Источник

Наталья захарцева ты море

Русалочье