Идет, плывет по морю пароход
Идет, плывет по морю пароход.
За название мы поговорим особо.
Как-то, один из «моряков бульварного плавания» при людно сделал мне замечание. В том смысле, что настоящие моряки никогда не говорят «плаваем по морю», они должны говорить «ходим по морю».
Что на это можно ответить ?
Дорогие граждане, те что любят «море с берега, корабль — на картинке», когда стаж работы и жизни в море переваливает далеко за двадцать лет, то глубоко …, все равно, «плаваешь» или «ходишь». На это особо обращают внимание только «салаги» и «моряки» все с того же бульвара.
Я, бывало, в шутку, спрашивал у капитана : «Командир, мы «плаваем» по морю ?» Он бодро отвечал :«Плаваем, «дед», плаваем. »
Почти всех капитанов в той или иной степени обуревает звездная болезнь. На судне капитан — царь и бог. Власть у него — абсолютная. А иначе нельзя. Но в этом кроется и подвох. В результате выше приведенной болезни они сами начинают, вдруг, верить в свою исключительность и непогрешимость. Те из них, кто умнее, иногда притормаживают, а вот недалеких несет и несет. Это все про те же «огонь, вода и медные трубы». Герой, как правило, ломается на «медных трубах».
Обратите внимание на то, что и как капитаны говорят : «Я вышел в море. », «Я ошвартовался. », «Я взял план !» и т. п. но «Мы сели на мель.»
Разницу улавливаете ? Или, вот еще : «А мой старший механик. », а я , в ответ : «Кто это ТВОЙ старший механик ? Я не ТВОЙ, а просто работаю под твоим началом и на нашем судне. Разницу улавливаешь ? А в холуи ни к кому не нанимался.» «Дед, ну что ты к словам цепляешься . »
Мой любимый главный механик — Дерюга Вадим Павлович.
Когда-то мы вместе ходили на дизель-электроходе «Капитан Готский». Я его считаю своим учителем. Высокий, слегка полноватый, с темными вьющимися волосами на голове. Бывало, он нам говорил : «Спят — штурмана, а механики — отдыхают.» Он многому нас научил. И как нужно работать, и как можно отдыхать в море. Я в те годы был еще старшим мотористом. Позднее я его встретил вновь. Прошли годы, я из моториста вылупился в механики, стал старшим механиком.
Как-то навестил своего товарища в краевой больнице во Владивостоке, и спускался с верхнего этажа по боковому трапу. Вот тут, на 2-м или 3-м этаже, увидел стоящего на лестничной площадке Вадима Павловича. Вернее, то, что осталось от этого большого человека.
Он был больной и сломленный, даже ростом как-то уменьшился, а больничная пижама на нем висела-болталась. Я, конечно, подошел к нему : «Здравствуйте, Вадим Павлович ! Узнаете меня ?» «Как же, Саша. Помню. », и заулыбался какой-то жалостной улыбкой. «Как ваши дела Вадим Павлович ? Скоро ли выпишут из больницы ?» «Плохи мои дела, Саша. » Мы с ним поговорили еще, но я чувствовал, что он уже не с нами. Что он собрался уходить. Грустно все это.
Однажды, в тропических широтах, нам попалась на удочку-закидушку небольшая акула-лиса. Была она длиной мерта два. Но все равно это акула, а моряки издавна разбираются с ними «по-свойски». Как ? Уж в море точно не отпускаем.
А у акулы-лисы хвост очень оригинальной формы. Он ассиметричен, верхний луч хвоста гораздо длиннее нижнего. К тому же, он красиво изогнут. Вот, когда рыбка «уснула», я у ней и оттяпал топором этот красивый хвост. Он ведь теперь ей не нужен. Засолил как воблу, хорошенько высушил. Нет, конечно не для пива. Затем, я покрыл этот хвост лаком на два слоя. Получилось красиво. А капитан говорит :
« Дед, что ты дурью маешься ? Не салажонок ведь уже. »
« Слушай, Петрович, ты себя можешь вспомнить, эдак, в классе третьем ?»
« С трудом, но могу.»
« А теперь ответь, только честно. Хвост НАСТОЯЩЕЙ акулы произвел бы на тебя, в том возрасте, впечатление ?»
« Несомненно, и не изгладимое. »
« Вот, ты сам и ответил на свой вопрос. У меня сын в третьем классе учится. Пусть он, со своими товарищами, полюбуются хвостом настоящей акулы. Может быть кто-то из них, в последствии, станет моряком.»
Как же так случилось-приключилось, что с недавних пор красивым и гордым словом ЯХТА, вдруг, стали называть плавучие бордели с вышколеной командой холуев и прислуги ? Моя душа моряка просто корчится от негодавания и возмущения.
Наш сейнер-траулер на подходе к Сангарскому проливу (по японски его кличут Цугару).
Я обговорил с капитаном неотложный вопрос и задержался в ходовой рубке. Старшему механику это дозволяется. В ходовой рубке: капитан, вахтенный помощник, матрос на руле и я. Задержался чтобы полюбоваться открывшимся видом.
Море спокойное и красивое, из голубой дымки появились как мираж Японские острова. И пока еще висят над горизонтом, как и положено хорошему миражу. Наше судно резво бежит вспарывая носом синеву моря. А пенные «усы» волн от форштевня разбегаются по сторонам. В этих усах любят кувыркаться дельфины, они и сегодня играют в волнах иногда обгоняя нас. Но снова возвращаются. Спокойное море всегда как подарок моряку. Утро. В ходовой рубке тихо, только слышно как размеренно «бухтит» где-то за спиной главный двигатель. А для уха стармеха мерная работа главного двигателя лучше любой музыки.
У штурвала стоит мотрас Бамбин. Все в экипаже кличут его «Бандит», и есть за что. Вдруг он начинает давиться от смеха и пытается его сдержать, но ему это плохо удается.
Капитан : « Бамбин, что вас так рассмешило ? Может поделитесь с нами ? Держать судно на курсе !» «Есть, держать судно на курсе», отзывается рулевой. Матрос одерживает судно, возвращая на курс, и говорит :
«Товарищ капитан, я никак не мог запомнить название основных Японских островов. А придумал считалочку и все основные острова теперь как на ладони. Вот послушайте : « Ты, моя Хоккайда. Я тебя Хонсю. За твою Сикоку я тебя Кюсю !»
Теперь уж настала наша очередь смеяться. Бандит, он и есть бандит. Матросы зазря кличек не выдают.
В море качает. Качает-это не то слово. В море бросает, кренит в разные стороны. Килевая и бортовая качки. Судно то проваливается куда-то вниз, а кишки и все нутро взлетают вверх, под горло. А потом судно встает на дыбы и остается ему только заржать по лошадиному. Капитан в подобных случаях говорит, что «волны выше сельсовета». Вновь налетевшая волна так врежет в скулу, что судно сотрясается всем корпусом, и думаешь в такие минуты «Не подведи, родной !».
Важно, чтобы судно слушалось руля и двигатель работал исправно.
Наваливается очередная волна, а судно еще от предыдущей не оправилось, и многие тонны воды обрушиваются на полубак так, что он скрывается под водой. Затем, судно, содрогаясь от страха, выныривает из этой бездны, чтобы получить новый удар.
И эти чертовы качели могут продолжаться очень долго. Это если «паук» циклона завис на месте. Но все же и шторму есть предел. Ветер начинает заходить, менять свое направление, и волна залегает. Качка уменьшается и, наконец, и судну, и нам грешным, можно перевести дух и немножко передохнуть, но особо не расслабляться. В море расслабляться нельзя.
Но самый фокус, самая фишка, как сейчас принято говорить, состоит в том, что во время всей этой свистопляски мы работаем, несем вахты, спим, кушаем и, пардон, ходим в гальюн ( туалет ) . Представьте себе, хотя бы, чего стоит коку приготовить нам обед в штормовых условиях. Представили ? Нет, этого ваша фантазия не осилит, это надо видеть.
За всю свою долгую морскую практику я припомнил только два случая, когда мы остались без горячей еды и довольствовались сухим пайком.
Отдыхающие на морских курортах подчас с упоением рассказывают друг другу о шторме, который они якобы наблюдали с берега. Дорогие мои «моряки бульварного плавания», довожу до вашего сведения, то, что вы могли видеть — это всего лишь свежий ветер. Что «барашки» пены на гребне волны не являются признаком настоящего шторма. А в художественном кино оператор специально выбирает такой ракурс, чтобы волны казались огромными.
А теперь слушайте сюда. В настоящий шторм волна становится седой от подножья до вершины из-за брызг, которые сильный ветер срывает с поверхности воды. И не приведи Бог, вам такое увидеть воочию. Вы просто остолбенеете от страха.
Старый капитан, после долгой разлуки, вновь оказался на берегу моря. Вошел в воду и, погрузившись в морские волны, впервые в жизни заплакал. Но никто не видел его слез. Во-первых, никто просто не мог ожидать такого от «старого морского волка», а во-вторых, слезы его были такие же горькие и соленые как и морская вода. Один к одному. Он понимал, он чувствовал, что это их последняя встреча. Капитан прощался с морем.
Покуда я жив, у этого рассказа не может быть окончания.
Источник
Самостоятельная работа. Выполнить синтаксический разбор предложений(полный).
Деепричастия: держа, идя и окутывая разобрать морфологически.
1.По морю идёт теплоход, держа курс на восток.
2.Идя за бригадиром, Женька старался принять независимый вид.
3.От реки шёл туман, окутывая прибрежные кусты.
Ответы
1. По морю идёт теплоход, держа курс на восток.
Простое, повествовательное, невосклицательное, двусоставное, распространённое, осложнено деепричастным оборотом.
теплоход идёт — подл., сущ./сказ., гл.
по морю — обстоят., предл.+сущ.
держа курс на восток — обстоят., деепр.об.
2. Идя за бригадиром, Женька старался принять независимый вид.
Описание предложения одинаково с первым.
Женька старался принять — подл., сущ./ СГС глаг.
вид — дополн., сущ.
независимый — определ., прилаг.
идя за бригадиром — обстоят., дееприч.об.
3. От реки шёл туман, окутывая прибрежные кусты.
Описание совпадает с первым.
туман шел — подл., сущ./сказ., гл.
от реки — обстоят., пред.+сущ.
окутывая прибрежные кусты — обст., деепр.об.
Держа — деепричастие, обозначает добавочное действие при основном действии.
Неизменяемое, несовер.в., наст.вр., переход., невозвр.
Идя — повтор из первого
Неизм., нес.в., наст.вр., неперех., невозв.
Неизмен., нес.в., наст.вр., перех., невозв.
Источник
По морю идет теплоход держа
Зевая и сонно думая о том, что, очевидно, все на свете товар, и помидоры — товар, и баржи — товар, и домики на земляном берегу — товар, и лимонно-желтые скирды возле этих домиков — товар, и, очень возможно, даже грузчики — товар, Петя побрел в каюту, примостился возле Павлика. Он даже не заметил, как заснул, а когда проснулся, оказалось, что пароход уже идет.
Положение каюты как-то непонятно переменилось. В ней стало гораздо светлей. По потолку бежало зеркальное отражение волны.
Машина работала. Слышался хлопотливый шум колес.
Петя пропустил интереснейший момент отплытия — пропустил третий гудок, команду капитана, уборку трапа, отдачу концов… Это было тем более ужасно, что ни папы, ни Павлика в каюте не было. Значит, они видели все.
— Что же вы меня не разбудили? — закричал Петя, чувствуя себя обворованным во сне.
Кинувшись из каюты на палубу, он пребольно ушиб ногу об острый медный порог. Но даже не обратил внимания на такие пустяки.
Впрочем, Петя напрасно так волновался.
Пароход хотя действительно уже и отвалил от пристани, но все же шел еще не по прямому курсу, а только разворачивался. Значит, самое интересное еще не произошло.
Предстояли еще и «малый ход вперед», и «самый малый ход вперед», и «стоп», и «задний ход», и «самый малый задний», и еще множество увлекательнейших вещей, известных мальчику в совершенстве.
Пристань удалялась, становилась маленькой, поворачивалась.
Пассажиры, которых вдруг оказался полон пароход, столпились, навалившись на один борт. Они продолжали махать платками и шляпами с таким горячим отчаянием, словно отправлялись бог весть куда, на край света, в то время как в действительности они уезжали ровным счетом на тридцать верст по прямой линии.
Но уж таковы были традиции морского путешествия и горячий темперамент южан.
Главным образом это были пассажиры третьего класса и так называемые «палубные», помещавшиеся на нижней носовой палубе возле трюма. Они не имели права находиться на верхних палубах, предназначенных исключительно для «чистой» публики первого и второго классов.
Петя увидел папу и Павлика на верхней палубе. Они азартно махали шляпами.
Тут же находились капитан и весь экипаж корабля: старший помощник и два босых матроса. Из всей команды только капитан и один матрос занимались настоящим делом управления пароходом. Старший помощник и другой матрос продавали билеты. С разноцветными рулонами и зеленой проволочной кассой, вроде тех, что чаще всего бывают в пекарнях, они обходили пассажиров, не успевших купить билеты на пристани.
Капитан отдавал команду, расхаживая поперек палубы — между двумя мостиками на крыльях парохода. В это время матрос на глазах у изумленных пассажиров смотрел в медный котел большого компаса и крутил колесо штурвала, изредка помогая себе босой ногой. При этом штурвал невероятно скрипел и гулевые цепи с грохотом ползли взад и вперед вдоль борта, каждую минуту готовые оторвать шлейфы у неосторожных дам.
Пароход шел задним ходом, медленно поворачивая.
— Право на борт! — не обращая ни малейшего внимания на пассажиров, почтительно обступивших компас, кричал капитан рулевому хриплым, горчичным голосом обжоры и грубияна. — Право на борт! Еще правей! Еще немножко! Еще самую чуть-чуть! Хорошо. Так держать.
Он перешел на правый мостик, открыл крышечку рупора, труба которого была проведена вниз, и постучал ногою по педали. В недрах пакетбота раздалось дилиньканье колокольчика. Пассажиры с уважением подняли брови и молчаливо переглянулись. Они поняли, что капитан позвонил в машинное отделение.
Что делать? Бежать на мостик смотреть, как будет говорить капитан в рупор, или оставаться возле матроса и компаса? Петя готов был разорваться.
Но рупор перевесил.
Мальчик схватил Павлика за руку и поволок его к мостику, возбужденно крича не без тайного намерения поразить двух незнакомых, но прекрасных девочек своей осведомленностью в морских делах:
— Смотри, Павлик, смотри, сейчас он будет говорить в рупор: «Передний ход».
— Малый ход назад! — сказал капитан в трубку.
И тотчас внизу задилинькал колокольчик. Это означало, что команда принята.
Вот уже и Аккерман скрылся из глаз. Не стало видно развалин старинной турецкой крепости. А пароход продолжал идти по непомерно широкому днестровскому лиману, и казалось, конца-краю не будет некрасивой кофейной воде, облитой оловом солнца. Вода была так мутна, что тень парохода лежала на ней как на глине.
Путешествие все еще как будто и не начиналось. Измученные лиманом, все ожидали выхода в море.
Наконец часа через полтора пароход стал выходить из устья лимана.
Петя прильнул к борту, боясь пропустить малейшую подробность этой торжественной минуты. Вода заметно посветлела, хотя все еще была достаточно грязной.
Волна пошла крупнее и выше. Красные палки буйков, показывавшие фарватер, торчали из воды, валко раскачиваясь остроконечными грибками шляпок.
Иногда они проплывали так близко от борта, что Петя ясно видел в середине такого решетчатого грибка железную клеточку, куда ночью вставляют фонарик.
«Тургенев» обогнал несколько черных рыбачьих лодок и два дубка с круто надутыми темными парусами.
Лодки закачались, поднятые и опущенные волной, оставленной пароходом.
Мимо горючего песчаного мыса Каролино-Бугаз с казармой и мачтой кордона широкая водяная дорога, отмеченная двумя рядами буйков, выводила в открытое море.
Капитан всякую минуту заглядывал в компас, лично показывая рулевому курс.
Дело было, как видно, нешуточное.
Вода стала еще светлей. Теперь она была явно разбавлена чистой голубоватой морской водой.
— Средний ход! — сказал капитан в рупор.
Впереди, резко отделяясь от желтой воды лимана, лежала черно-синяя полоса мохнатого моря.
Оттуда било свежим ветром.
Машина почти перестала дышать. Лопасти еле-еле шлепали по воде. Плоский берег тянулся так близко, что казалось, до него ничего не стоит дойти вброд.
Маленький, ослепительно белый маячок кордона; высокая его мачта, нарядно одетая гирляндами разноцветных морских флагов, отнесенных крепким бризом в одну сторону; канонерка, низко сидящая в камышах; фигурки солдат пограничной стражи, стирающих белье в мелкой хрустальной воде, — все это, подробно освещенное солнцем, почти бесшумно двигалось мимо парохода, отчетливое и прозрачное, как переводная картинка.
Близкое присутствие моря возвратило миру свежесть и чистоту, как будто бы сразу сдуло с парохода и пассажиров всю пыль.
Даже ящики и корзины, бывшие до сих пор отвратительно скучным товаром, мало-помалу превращались в груз и по мере приближения к морю стали, как это и подобало грузу, слегка поскрипывать.
Кордон был уже за кормой, поворачивался, уходил вдаль. Чистая темно-зеленая глубокая вода окружала пароход. Едва он вошел в нее, как его сразу подхватила качка, обдало водяной пылью крепкого ветра.
Мрачные клубы сажи обильно повалили из сипящих труб. Косая тень легла на кормовой тент.
Как видно, не так-то легко было старушке машине бороться с сильной волной открытого моря. Она задышала тяжелей.
Мерно заскрипела дряблая обшивка. Якорь под бушпритом кланялся волне.
Ветер уже успел сорвать чью-то соломенную шляпу, и она уплывала за кормой, качаясь на широкой полосе пены.
Четыре слепых еврея в синих очках гуськом поднимались по трапу, придерживая котелки.
Усевшись на скамейке верхней палубы, они порывисто ударили в смычки.
Раздирающие фальшивые звуки марша «На сопках Маньчжурии» тотчас смешались с тяжелыми вздохами старой машины.
Источник